Это история про простого художника, которому заказали картину. Есть клиент, есть сроки сдачи, есть оплата по факту. Заказчик точно знает, что ему нужно. А художнику так хочется сделать по‑своему, добавить красок, эмоций! Но заказчик будет против. А значит не будет оплаты по факту.
Приходится делать свою работу, не обращая внимания на бардак в голове.
Я начала работать над этим проектом летом 2016 года, и тогда для меня это была история о возвращении домой, о детских воспоминаниях. За два года я изменилась, и изменилось мое отношение к этой работе. Сейчас это наблюдение за течением времени, за внутренними изменениями, размышление о природе вещей.
Все фотографии сделаны в Краснодарском крае, где я родилась и провела первые 17 лет жизни.
Название книги – знаки музыкальной нотации – пауза и фермата, которая предписывает исполнителю увеличить длительность паузы по своему усмотрению.
Все больше и больше убеждаюсь, о чем бы ты не снимал – это то, что у тебя болит, или то, о чем ты размышляешь, что созревает сознательно или бессознательно. Я сейчас, конечно, говорю о себе и моем опыте. Кто-то наверняка думает по-другому. Но у меня это, как терапия, которая помогает осмыслять себя на разных стадиях.
Я помню себя, как ребёнка, который жил в своей вселенной, и там так и остался. И я не знаю сколько сейчас во мне осталось от того ребенка. Но если осталось хотя бы половина, я очень счастлив. Потому что я помню – мне тому было очень хорошо.
Я осознаю себя, как юношу, который собирается стать мужчиной. Это время было переполнено наставлениями окружающих. Первая любовь, вторая любовь. Общество, которое диктует тебе, каким мужчиной тебе нужно быть. Школа, улица, институт, армия – все пропитано нелюбовью, здесь происходит уничтожение – эмоциональное и физиологическое.
Все время нужно делать выбор и нет времени остановиться. В силу своего возраста ты не можешь сказать, кто ты и чего хочешь сейчас. Еще более бессмысленно пытаться определить, чего ты хочешь в будущем. У тебя, конечно, всегда есть запасной вариант мечты, но он идет в разрез с реальной жизнью и повседневностью. Всё вокруг ждет от тебя решений и обязательно приземленных и стереотипных.
Ты, как дурачок, ходишь по земле, натыкаешься на все, получаешь ссадины и раны. На ощупь осознаешь мир, ищешь Бога, и принимаешь себя. Это как вести рукой по ребристой стене. Я уже не хочу быть мужчиной. Я просто хочу быть.
Все началось в 2015-м с того что мои друзья придумали dopewvlk (допволк) – некоммерческий проект об актуальной электронной музыке и клубной культуре Питера. Они позвали меня снимать самые необычные вечеринки, которые им удавалось отыскать в дебрях VK. Я конечно согласилась, к тому времени я уже забыла что такое весёлая клубная пати, казалось в городе нет ничего кроме баров и пары техно клубов. На деле обнаружилось, что глубоко в питерском андере молодые люди делают свой звук. Вечеринки на 50-100 человек с самой разной электроникой от вичухи до роухауса и каждая со своей атмосферой, ухватить которую было моей задачей. Мы довольно быстро осознали, что тут происходит что-то из ряда вон, а мы не просто снимаем вечеринки, мы делаем архив. За эти 2 года произошло много интересных открытий, но для меня самым большим откровением стала габбер культура. Попадись мне видео приглашение на вечеринку роттердамского хардкора при других обстоятельствах, я бы пожалуй спасовала – суровые ребята с питбулями, бипиэм зашкаливает, но мне повезло – я не видела ничего подобного по энергетике – настоящее комьюнити, людей одержимых стилем, где каждый боженька в хаккене (технически сложный танец для выносливых ребят)
Это история об ученом-этологе Ясоне Бадридзе. О том, как он жил в стае диких волков в течение двух лет. Этот удивительный человек вырастил почти сотню волков, которые смогли жить в дальнейшем в диких условиях.
Я хочу рассказать лишь небольшую историю из его жизни, но очень важную и понятную для каждого. Это повествование о человеке, животном и природе. О связи и любви между ними.
Вскоре после победы Великой Октябрьской революции Коммунистическая партия СССР поставила перед собой задачу реализовать программы по воспитанию нового человека, обладающего духовным богатством, моральной чистотой и физическим совершенством. Советские спортсмены были идеальным образцом боевой единицы и показывали силу государства на международной арене. Моя бабушка была мастером спорта по акробатике, дедушка занимался спортивной гимнастикой. Они познакомились в начале 50-х на тренировке. В книге я сложила историю их отношений. Для меня проект с названием «Альбом» — попытка сконструировать образ ушедшей эпохи, восстановить по архивным фотографиям жизнь, о которой я ничего не знаю, и хотя бы немного понять жизнь людей, с которыми я уже никогда не смогу поговорить.
Каз – это белый платок, который носят женщины селения Кубачи в горном Дагестане. Кубачи почти всегда в белом: либо в облаках, либо в россыпи мелькающих на улицах казов.
Сначала мне показалось, что это просто красиво: белое на белом, золотая вышивка, платки в тумане, горянки на узких улицах между вырастающих друг из друга, струящихся по склону домов.
Потом оказалось, что это не только белый платок, каждый каз – это целая история: какой-то вышивала вручную прабабушка, и это ценная память, какой-то – предмет роскоши, за кусочком прибитой по его подолу парчи ездили заграницу, и ей больше сотни лет. Вот этот, с маленькими цветами, говорит о том, что его владелица молодая, вот этот, с крупными узорами, что женщина уже замужем. Каз это еще и про сообщество: это причина встретиться женщинам зимой у кого-нибудь дома, – ведь нужно же казы вышивать!
О проекте: Моей дочери Валерии сейчас 12 лет, она в самом начале подросткового периода. И для меня это странно и необычно – пережить снова подростковые закидоны, только уже не мои, первые менструации, изменения в теле, потерю девственности. Я вспомнила, как у меня произошел первый сексуальный опыт. Потом стало интересно, как это было у других. Работа превратилась в исследование, в ходе которого выяснилось, что некоторые девочки, например, не то чтобы с психологом или подругами, но и даже сами с собой эту тему не обсуждали. Ещё мы увидели четкую связь повторения сценария своего первого опыта на последующие сексуальные связи. И кто-то осознавал это прямо по ходу интервью: ничего себе, я только сейчас поняла, что я всё время повторяюсь.
Потеря девственности, на мой взгляд, психологически мощнее чем первая менструация. В последнем случаем ты переживаешь это один на один со своим телом. А вот с девственностью тебе приходится кого-то пускать. Кто-то томится в ожидании этого момента – «скорее избавиться от ненужной физиологической фигнюшки», кто-то не ждет, а естественно входит в эту стадию сексуальных отношений. Но итог один – мир никогда не будет прежним.
И даже если я покажу своей дочери Валерии всё многообразие способов, чтобы она сделала какой-то «правильный» выбор, всё равно её история будет её. И никто об этом не знает ничего, даже она.
А ещё эта работа о любви. Мы хотим попасть в мир взрослой любви, хотим быть любимыми. Но входим в него по-разному. И это остаётся с нами на всю жизнь.
О выставочной концепции:
Мы работаем с маленьким помещением – кладовой, огражденным от всей Фотографики дверью. Внутри помещения на стенах будут висеть белые коробы с окнами, внутри каждого короба – фотография, которую можно разглядеть через окно. Короб изнутри подсвечен диодами. Также в пространстве будут установлены колонки, из них будет идти звук – речь героинь, выдержки из интервью. Когда я собирала все эти истории, я чувствовала себя свидетелем, отчасти вуайеристом. Это такие истории, такие темы – их не обсуждают в повседневности. Это всё чьи-то секреты. И мне хочется оставить форму этого секрета. Пусть и публичного. Но тот секрет еще надо найти и разглядеть. Размеры фотографий тоже будут маленькими. Меньше чем 9 на 12.
«Романтика в песках», с одной стороны, – это личная история о переезде и переживаниях, которые появляются с изменением привычного образа жизни, о поиске дома, об одиночестве и рефлексии.
С другой стороны, – это история об урбанистке. Некая попытка, на примере жилого комплекса «Светлый мир: Я-Романтик», максимально объективно взглянуть на современную застройку, оценить насколько новые кварталы пригодны для комфортной городской жизни, вписываются ли в окружающую среду.
Работа представлена в виде папки, в которой собраны различные документы: договора, фотографии, карты местности, схемы, тексты, которые помогают ответить на заданные вопросы и отразить личные переживания.
Каждый человек – волшебник в душе, но проявляется это тогда, когда начинаешь меньше думать о себе и больше – о других. Братья Стругацкие писали фантастические произведения, описывая свои выдуманные миры настолько правдоподобно, что читая их книги, находишь отклик в реальном мире.
Каждый раз, когда попадаешь на Пулковские высоты, время в этом месте замедляется, а пространство расширяется. Прогуливаясь по старинным коридорам обсерватории, ты попадаешь в другой мир, невольно превращаясь в героя из повести «понедельник начинается в субботу». Но каким именно персонажем быть, решаешь только ты.
Отправная точка этой серии – размышления на тему человека в пространстве, какие координатные системы он использует, почему он пытается увеличить себя в пространстве и зачем он очаровывается собой.
Дар Саше сорок пять лет. Его бабушка была целительница, и способности передались по наследству. Саша верит, что он может говорить с духами и «поправлять судьбы» других людей, но для этого ему нужен алкоголь, который служит медиатором для перехода в духовное состояние. Из-за того что Саша пьет, возникают конфликты в семье, и он часто уходит от жены в дом матери. Его мама тоже целительница, и она понимает, что сын говорит с духами через алкоголь, но настаивает, что Саша может обходиться без него. «Я как пил, так и буду пить» – отвечает на это Саша. Сашу я знаю достаточно давно – он часть моей семьи. Я стал задаваться вопросом: почему он пьёт? Возможно, это неизбежно для его поколения? Когда я узнал о его таланте, эта история стала обретать черты. Конфликт, который существует между Сашей и его мамой, не беспочвенен, несмотря на это, для Саши семья – самое главное и он всё равно старается отдавать все силы своим близким.
Прочерк – черта в таблице или бланке,
означающая отсутствие данных.
Посвящается моим родителям.
2014 и 2015. Резко. Больно. Страшно. Слово «были» приобрело новый смысл. Стало реальностью. Заполнило все дни.
Недосказанное. Недоделанное. Гнетет. Болит. Кричит. Все внутри.
Пытаешься зацепиться за светлые воспоминания, но память выдает только боль. И ошибки. Постоянно – только ошибки.
Загнать себя до предела. И не найти ни виновника, ни правды. Звенящая пустота в ответ.
Идти не глядя. В пустоту. Наощупь.
Молчать. Не подавать вида.
Нужен воздух.
Эти люди – русские, но не русские. В России их как минимум 4 миллиона, но о них редко говорят. Они говорят на разных языках, но их объединяет простая житейская мудрость и родство с землей — будто люди являются ее продолжением – как камни и деревья.
Они язычники или, приняв христианство/ислам, еще язычествуют не вполне осознавая того. Их мир иной, полный архаики и детской жестокой прямоты.
Еще великий русский поэт Блок писал: чудь начудила и меря намерила. Здесь жили пантеисты и колдуны, главной религией которых всегда была природа. Это финно-угорская земля. Народы той цивилизации были и остаются первыми ее обитателями, от них пошли многие наши обычаи и сказки, да и наши корни – как выяснилось, мои в том числе.
Если отъехать всего километров 200-300 на восток от Москвы или Петербурга – сквозь привычную реальность депрессивного провинциального быта на нас глядит финно-угорская матрица, которая тянется до Урала и дальше. Следы традиции живы во многих приволжских деревнях. А дальше, за Камой, где влияние православия никогда не было сильным, живут десятки тысяч подлинных язычников. Такое явление в якобы тотально православной России – молчаливое согласие народа с властями.
Не любой гость сразу поймет глубину. Обрядовость здесь неяркая: в отличие, скажем, от народов Сибири, у удмуртов или мари нет ослепительно красивых нарядов, эффектного горлового пения. Здешнее язычество вообще не об эффектности, оно очень спокойное.
А еще молчат об этом, потому что есть темная сторона. История из удмуртской деревни: председатель колхоза сплавил по реке на дрова молельную избу-куалу, а через несколько дней ему одержимый отсек голову. И таких историй много. Возможно, что-то из них – вымысел, но в каждой шутке только доля шутки.
Вот и живут эти люди в «параллельной реальности». Сколько еще она просуществует в наш век стремительного глобализма? Пока еще можно слышать их мудрость, смотреть на природу, мир и самого себя их глазами. Это останется со мной.
Глава I
Я вышла из дома ранним утром
Грузия
Живя с отцом, я слышала рассказы о месте моего рождения, родне и именах. Они казались мне источником ответов на вопросы о своих корнях и семейности. Ведь то, что было «до», определяет то, что есть у меня сейчас. Я чувствовала, что должна всё узнать, но чтобы узнать, нужно увидеть.
В поисках ключей и разгадок, в свой 25-й день рождения я оказалась в Тбилиси — в доме, в котором появилась на свет. Тогда же и началось моё исследование прошлого. Только тут я могла ощущать мир, существующий до меня. Очарование чего-то родного, очень знакомого сопровождало меня после каждой прогулки по городу.
Отсутствие внешних границ между людьми — это то, с чем я столкнулась в своём путешествии по Грузии. Откровением стало то, что семья может быть за пределами семьи, за дверью каждого дома.
Вспомнить детство по запахам довольно легко. Чувствуя их, в нас вспышками просыпаются образы и воспоминания, появление которых мало зависит от нас самих.
Воскресным днём во дворе улицы Мир-Гасана Везирова, 6 пахнет ладаном и церковными свечами. Если не успеть проснуться до одиннадцати, тебя обязательно разбудит громкий звон колоколов греческой церкви, гордо стоящей в пяти метрах от нашего дома. Кажется, что только благодаря молитвам жильцов, а может и проходящих мимо людей, наш столетний дом продолжает стоять, вцепившись из последних сил в горный массив. Со стороны он напоминает большое птичье гнездо, любовно свитое для стай перелётных птиц. Несколько дней проливного дождя — и дом начинает дышать своей, уже старой, грудной клеткой. Защищая тебя от бури, он издаёт нечеловеческие звуки, а запахом сырости и прогнившей древесины, кажется, пропитан каждый предмет. Но ты чувствуешь себя в безопасности, укрывшись пледом, помнящим тепло многих поколений.
Глава II
Я заберу твою боль
Армения
Что мы можем назвать своим «домом»? Место, в котором мы появились на свет, или адрес, который указан в паспорте; может, это место там, где живут родные нам люди, или город, в который мы мечтаем уехать?
Я помню посёлок, в котором моя семья жила после землетрясения в Кировакане (Армения) в 1988 году. Я родилась весной следующего года, а тогда мама носила меня под сердцем и еле выжила во время сильных 8-бальных толчков. Помню наш, похожий на спичечную коробку, одноэтажный дом, построенный финнами в районе Дарпас как гуманитарная помощь пострадавшим. В этих «времянках» до сих пор живут люди. Я провела в этом доме всё своё детство до тех пор, пока наша семья не эмигрировала в Россию в 1993 году. Помню лес рядом с домом, и как я собирала чабрец и с радостью несла добычу домой. Помню, что не было света, и я переболела всеми болезнями, которые можно принести со двора. Помню грязную и пыльную одежду своих друзей… Но ярче всего я помню тепло рук мамы и сестры. Помню самый любимый подарок папы на Новый год — килограмм мандаринов и перламутровую заколку для волос. Он часто брал меня с собой в большие (как мне тогда казалось) путешествия из Армении в Грузию. Границы в то время были похожи на минные поля из бандитских группировок. Встречу с ними не избежали и мы. Я тогда впервые увидела людей с оружием в руках. После того, как прозвучал первый выстрел, мне стало страшно за отца: он не поднял руки вверх по приказу, папа закрывал ими мои глаза.
Там, в Кировакане, мне всегда было страшно, как будто что-то всегда угрожало нашей жизни. Нечто притягивает меня в эти места, но и с такой же силой отторгает.
Жизнь общества заметно ускоряется. С развитием интернета и повышением его значения, увеличивается объем получаемых человеком информации и эмоций не выходя из дома. Ситуацию осложняет актуализирующаяся политика постправды и трансляция «фейковых» новостей, комбинирование правды и лжи, которые непрерывным 24 часовым потоком поступают и навязываются из различных информационных источников. Большее значение приобретает привлечение внимания за счет провокации бурной реакции аудитории посредством представленной сенсационной смысловой нагрузки, чем ценность или важность событий, которые попросту усредняются или уравниваются. Становится всё меньше возможности и желания разбираться и вникать в происходящее, человек становится нерешителен, преисполнен сомнениями, или хуже того, безразличен. Сложно выбирать, вычленять из всего этого что-то действительно важное, чего в мире тоже не мало.
Количество террористических атак и их масштабы, несмотря на все антитеррористические меры, ежегодно исчисляется десятками тысяч. Количество жертв и пострадавших в них с начала века близится к 600 тысячам. Символическим, условным и искусственным отображением террористических атак, с одной стороны, я хочу показать, как отстраненно и возвышенно мы зачастую воспринимаем эти страшные трагедии, как упрощаем их и отдаляем от себя. С другой стороны, приблизить зрителя к реальному миру этих страшных событий, реальным погибающим людям, к реальным людям убивающим, к тому, о чем мы предпочитаем не думать что скрыто от нас шумящими медиа, но происходит прямо за соседними дверями. О чем мы не задумываемся до тех пор пока это не коснется нас напрямую. Напомнить о его беззащитности и уязвимости и обратить внимание на проблему пренебрежения человеческой жизнью, её обезличивание. Ведь она сегодня становится подобием расходного материала.
Описание концепции выставочного проекта: В галерею можно попасть, связавшись лично со мной (ключи от выставки только у меня). Согласовав время, мы встречаемся у небольшого трехэтажного здания, где расположены мастерские Союза художников. Одна из таких мастерских и есть галерея FFTN. Поднявшись на последний этаж, зритель входит в маленькое помещение — примерно два на два метра Г-образной формы. Стены — черного цвета, на них — яркие фотографии, сделанные ночью со вспышкой. Черный — не только символ ночи и отсутствия света, цвета (одновременно и все цвета, перемешанные друг с другом). Зритель может стать соучастником выставки, написав на черном листке белым маркером собственное определение близости (или визуализировав его) и повесив его туда, куда считает нужным.
Тем временем я, слившись со стенами, стою в черном в дальнем углу выставки, который не видно со входа (см видео). Чтобы подойти и пообщаться со мной, нужно обойти фотографию, которая приклеена на пол (или повзаимодействовать с ней / пространством). Когда зритель приближается ко мне, я протягиваю наушники и предлагаю послушать свою историю о близости. Таким образом, мы остаемся один на один. Наши взгляды могут пересекаться, мы можем смотреть друг другу в глаза (долго или нет) или видеть друг друга в зеркале.
О проекте: каждого человека есть потребность в глубоком принятии себя другим: нам важно быть увиденными и услышанными. Кажется, что узнать себя можно, только познав того, кто рядом. Автора волнует противоречивость человеческой натуры и вопрос личных границ в отношениях. Мы идем туда, куда боимся идти. Нам тесно вдвоем, но что нас держит вместе? Где проходят мои и чужие границы?
Проект «Один на один» — о чувствах, которые мы испытываем, когда встречаем своего человека, но по каким-то причинам не можем быть вместе. Что такое близость?Насколько она иллюзорна? Зритель сможет поделиться своими размышлениями, став соучастником выставочного проекта.
В процессе съемок автор спонтанно документировал реальность, используя для создания проекта метафоры и аллюзии.
Смешение настоящего, прошлого и глубокого прошлого в проекте “Дом на горе” Настоящее. В сердце Уральских гор поселок на реке Чусовая. Его домики поднимаются вверх от берега реки и рассыпаются по горам и горкам до самого леса. В проекте есть описание поселка словами его жителей. От самого въезда начиная с Мерзлой горы до Кривуши, там где улицы заплетаются в сложный клубок. Настоящее показывант современную размеренную жинь в глубине Уральских гор. Прошлое – воспоминания поднятые вместе с семейными архивами. Небольшие рассказы о детстве разных людей объединенные в одну сказку. Глубокое прошлое – сказка. Сказки переходят от поколения к поколению и несут в себе культурный код. Который может рассказать многое и жизни и людях. … В проекте смещались в одну неразделимую систему настоящее, прошлое и сказки. Из глубины веков тянется непрерывная нить, памяти от дедушек к внукам. И когда эта нить прерывается её заменяют сказки, они заполняют пропуски в истории и сами становятся историей. И вот нам уже хочется верить в сказки больше чем в то, что на самом деле было. … Текст проекта написан по рассказам жителей поселка Кын. Фотографии и архивы собраны в Сердце Урала. Сказачные картины – работы уральского художника Павла Шардакова.
С Инной и её семьей я познакомился случайно. Мы с друзьями путешествовали автостопом по украинским Карпатам. Когда мы решили возвращаться домой, в Кишинев, наш путь лежал через Рахов – идеальное место, чтобы сделать остановку на ночь. Кто-то из наших знакомых дал нам номер женщины, которая могла бы нас приютить. Мы позвонили. В полночь мы перешагнули порог её дома. Нас встретила женщина с кошкой на плече. У нее был очень пронзительный взгляд. Нас уложили спать в комнате на втором этаже. Утром, за завтраком, мы поняли, что люди, давшие нам ночлег в эту ночь – беженцы из Луганска.
Уже будучи в Кишиневе, я пытался понять, как человеку удается избавиться от предыдущего фона своей жизни и смотреть на окружающую действительность трезво. Лишиться дома, связи с семьей, лишиться самого главного – чувства уверенности и безопасности, но при этом смотреть с улыбкой в завтрашний день – мне это было не понятно. Чтобы в этом разобраться, я решил вернуться.
Изначально, мне казалось, что это будет история о женщине-беженке с тремя детьми, которая сбежала от войны в безопасное место. Со временем я понял, что эта история не о большой политике и маленьком человеке. Это история о том, как нужно помнить важное и не обращать внимание на не существенное. Безопасное место – это не город, улица, дом. Оно должно быть спрятано внутри, чтобы никто не смог его отнять или разрушить.
МИН
(перевод с татарского “Я”)
Более 4-х лет назад я переехал из Сибири в Казань. Переехал по работе. Через какое-то время стало понятно, что Казань — это особый город, со своими порядками, менталитетом и образом жизни. Люди здесь другие и живут они точно по-другому. Но как узнать, как погрузиться в их жизнь? Более 3-х лет я никак не продвинулся в этом познании – моими знакомыми чаще становись такие же приезжие из других городов, как и я, которые ничего не знали о местном быте.
Особое внимание меня привлекала религиозность. Казань – это мусульманский город, но город с естественной толерантностью к вероисповеданию, что любой другой город России этому может позавидовать.
Долгое время я жил с идеей погрузиться в местную жизнь, например, через жизнь одной семьи. Так появился мой фотопроект.
Почти год назад я случайно познакомился с героем моего фотопроекта – Маратом.
Марат школьный учитель физкультуры. Женат, отец двоих детей. Следует правилам Корана. Ведет активный образ жизни.
Постепенно я погружался в мир, окружающий Марата. Я увидел, что религия– это естественная часть современной жизни и нет предпосылок, что что-то изменится. А нужно ли?
Я не знаю как должно быть, когда делаешь такие проекты, но Марат стал моим очень близким другом и когда ты проводишь столько времени с семьей, то невольно тебе кажется, что ты уже сам часть этого.
Всякий раз, когда я смотрю на старые семейные фотографии моих родителей, меня не покидает ощущение, что до моего рождения это была другая семья. Совсем не та, которую я помню из своего детства.
У меня осталось очень мало светлых, радостных воспоминаний о семье. Я стараюсь понять, почему.
То ли память подводит меня и расставляет свои ловушки, выхватывая и сохраняя больше негативных воспоминаний, то ли семья изменилась настолько, что стала совсем другой?
Что повлияло больше – рождение третьего ребенка и накопившаяся усталость или нестабильная обстановка в стране и общее напряжение людей?
Я не знаю точного ответа и могу только гадать. Понимаю, что не смогу сейчас определить, какой из факторов был решающим, да и не уверена, хочу ли это знать.
Моя юность пришлась на конец 80х – начало 90х годов – перестройка, дефицит товаров и продуктов, безработица и общее депрессивное настроение.
Отец работал в гражданской авиации. После налета положенных часов ушел на пенсию в 45 лет и все больше поддавался влиянию алкоголя. Относительно спокойная жизнь была только в периоды его трезвости.
Мама пыталась контролировать и отца и всю ситуацию в доме, ей приходилось быть сильной. Почти всегда она была собрана и задумчива, как будто постоянно думала, как заставить отца бросить пить, как обустроить быт и прокормить детей. А потому улыбалась крайне редко. Дома почти всегда была напряженная атмосфера. Во всяком случае, так мне казалось.
Однажды где-то прочитала, что дети алкоголиков по шагам родителя могут понять, в каком он состоянии. Тогда это сильно меня зацепило. Ведь так оно и было.
По тому, как отец окрывал дверь, мы все понимали, пришел он трезвый или нет. В тот самый момент, когда ключ начинал бряцать об замок, не попадая в скважину и когда замок открывался не с первого и не со второго раза, становилось абсолютно ясно, как дальше будут развиваться события. Можно было до мелочей расписать, как будет проходить следующий месяц и как будет меняться наша семья день за днем, неделя за неделей.
Настроение падало в тот же момент, на душе появлялся такой груз, что хотелось лечь и плакать, а лучше уснуть на месяц или полтора. В тот же день мама прятала в шкафах деньги и ножи.
Мой отец — очень добрый человек, я очень его люблю. Но алкоголь меняет людей до неузнаваемости и отравляет жизнь всей семье.
В подростковом возрасте мне было очень неспокойно. Я была отличницей и, вообще, «правильной» девочкой, но отношения с мамой всегда были непростыми, натянутыми, на расстоянии руки. Мне кажется, нам обеим было нелегко друг с другом.
Сначала, как и всем подросткам, мне казалось, что мама ничего не понимает в (моей) жизни. Потом, будучи студенткой, я вдруг прониклась искренней любовью к маме, возможно, из чувства вины за то, что портила ей нервы своими грубостями.
Вторая волна подросткового бунта накрыла меня в возрасте тридцати лет. Я решила для себя, что именно мамина гиперопека, причем в отношении всех членов семьи, привела меня к этим прошлым скандалам, и как бы найдя для себя в этом оправдание, я перестала чувствовать себя виноватой, но при этом стала активно показывать маме свой протест против ее образа жизни и мысли, стараясь повлиять на нее и заставить измениться. К счастью, прошла и эта стадия.
Когда я училась в начальной школе, я часто просила купить мне собаку. Довольно распространенная просьба среди детей такого возраста. Всякий раз реакцией родителей, как и следовало ожидать, был отказ.
Но желание завести собаку не пропадало, а только росло, превращаясь в мечту.
И однажды она осуществилась – папа привез собаку. Вот так неожиданно, без разговоров и предупреждений, вернулся из рейса с хорошенькой каштановой собачкой. Это было счастье. Потому что мечта вдруг исполнилась, и собака эта стала для меня воплощением радости, уюта и тепла. Сообразительная, но малость бестолковая, что та Моська. Верная, но по-кошачьи хитрая.
Через какое-то время она перестала быть моей собакой и стала собакой моего отца — спала у него в ногах, ходила за ним по пятам, заступалась за него, когда мама ругалась за пьянку. К сожалению, у нас не осталось ни одной фотографии нашей Джульки.
Спустя 20 лет, несмотря на сильную аллергию, я все так же неравнодушна к собакам.
Уже 15 лет я живу в другом городе, на расстоянии более 3.000 км от родителей. Приезжаю к ним все реже, но каждый раз смотрю старые семейные фотографии. Помню почти все карточки, но продолжаю пересматривать. Вот мама с моими старшими братьями в ТЮЗе, вот пикник на природе, вот родители навещают братьев в пионерском лагере.
Мне приятно видеть их такими – молодыми, активными, радостными. Мне нравится смотреть на них и осознавать, что это моя семья, хоть я и не застала их такими. Хочется быть с ними. Тогда, сейчас и всегда.
Я нашла способ это сделать – я создам себе новую память о детстве, придумаю все заново и стану частью того прошлого счастливого семейства с фотографий.
Иногда появляются сомнения. А что, если то что я вообразила, всего-навсего обман? Не сознательный обман людей, которые позируют и улыбаются на камеру, чтобы казаться счастливыми, а подсознательное желание остаться в своей и чужой памяти только в радостном состоянии.
Кто кого обманывает: модели – сами себя, когда фотографируются, или фотографии обманывают зрителя, когда он интерпретирует увиденное по-своему?
Так, может быть, я необоснованно считаю, что до моего рождения, они были более легкой, открытой и счастливой семьей? Отец пил еще с молодых пор. Маме уже с первым ребенком было несладко и приходилось проявлять характер.
Вполне возможно, что, я сама себя обманываю, глядя на отдельные фотографии, сделанные в «подходящие» моменты. Создаю в своем воображении образ той родительской семьи, которую мне хотелось бы иметь, или как минимум хотелось бы помнить. Выдаю желаемое за действительное.
Ну что ж, значит, так тому и быть, ведь каждый из нас имеет право на счастливое прошлое.
В путешествии, вырванный из плена привычек, лишённый обычного окружения и материального уюта, я начинаю, наконец, узнавать себя. Пелена обыденности спадает, обнажая абсурд существования, и я остаюсь блуждать в темноте в поисках света, встречая на своём пути людей, некоторые из которых становятся близкими и через мгновение исчезают.
Проект назван в честь моей близкой подруги. Это история о ней, о том, какой я ее знаю, и о нашей дружбе, от начала и до конца. Здесь использованы архивные фотографии и они чередуются с обрывками диалогов разных лет. Поскольку проект личный, он выполнен в форме личной вещи: небольшой записной книжки синего цвета.
Между наукой и документалистикой немало общего. Многих фотографов и ученых объединяет неутолимый интерес к миру, который побуждает их глубоко погружаться в тему своего исследования. Все они могут прекрасно знать и по-своему любить изучаемый «объект». В то же время сама их деятельность нередко является грубым вторжением в жизнь этого «объекта», которое нередко оказывается разрушительным для него.
В науке подобное хищное присвоение более очевидно. Я отправилась в экспедицию с группой биологов на остров Кунашир, чтобы рассмотреть природу отношения между учеными и их «объектом». Эта группа изучает некоторые виды семейства Acrididae – настоящих саранчовых. Они собирали насекомых, чтобы потом выделить, зафиксировать и исследовать их хромосомы. В свою очередь, я наблюдала за действиями биологов и искала признаки амбивалентного отношения к миру – любящего и препарирующего. Я обнаружила их как у ученых, так и в самой себе.