Дневник дочери

С ранних лет я замечала, как ⁠мое тело теряет чувствительность, обрастает броней. Я надевала маску, ⁠чувствовала боль и холод, надевала еще одну и еще, пока не ⁠перестала соприкасаться с миром. Маски вросли ⁠в меня и стали моим ⁠лицом. И только взрослой, снимая один слой за другим, ⁠я смогла осознать, как много их было. Спустя годы я поняла, ⁠что это был единственный способ выжить.

В моей памяти остался образ молодой женщины. В толпе мне часто встречались лица, похожие на нее, но каждое я могла сравнить лишь с застывшим образом из моего детства. Я не смогла бы узнать маму. И не узнала, когда мы встретились. Я смотрела на чужую женщину с глазами моей матери.

После того как я узнала о маминой детской травме, для меня многое перевернулось и встало на свои места. Когда ей было двенадцать, она родила дочь, но вскоре потеряла ее – девочка утонула в возрасте шести месяцев. Это была недетская скорбь ребенка по ребенку. Скорбь, которая стала запретной, стала семейной тайной. Мама не смогла себя простить за то, что случилось. Наносить себе физический вред было легче, чем пережить душевную боль. Она спрятала свою жизнь в чувстве вины, в чувстве безысходности и в алкоголе.

Семья – это образец. О тех, кто оступился, бросил тень, как правило, не говорят, их стараются не замечать. Я не хотела стереть маму из своей жизни так, как бывали стерты из общей памяти другие члены нашей семьи.

И где-то глубоко внутри этот ⁠секрет согревал меня. Больше я его никогда не видела. ⁠Тема отца была табуирована, и о нем не принято было ⁠спрашивать или говорить, упоминать.

Однажды я гуляла ⁠с подругой и встретила одноклассницу, ⁠которая сказала мне: «Твой отец умер». Я не знала, как ⁠на это реагировать, не понимала, что произошло, я не знала ⁠этого человека, но мне было очень больно. Ничего уже не было как прежде, какая-то часть во мне умерла вместе с ним. Мне было 12.

Когда вспоминаю об отце, я чувствую боль, хочу кричать, но словно не могу, мне недоступно чувство ностальгии. Мне недоступно даже скучать по нему, потoму что для этого нужны воспоминания. Иногда я испытываю злость, считая, что у меня отняли возможность существования тактильной памяти о человеке, отняли возможность чувствовать его присутствие в моей жизни. Но этого просто не было?..

Я выросла с чувством потерянности в мире мужчин. Словно в моей системе нет места для мужской фигуры и для меня, как не было места для отца в моем детстве. Столкнувшись с опытом мужского сексуального насилия в детстве, я приобрела лишь множественные травмы, необходимость борьбы за внимание, созависимость и постоянный поиск безопасности. Словно после его смерти я поняла, что уже никто не сможет меня защитить. Я потеряла представление о том, кто я, существую ли я.

Я не знаю, ощущала бы я такую амбивалентную силу от фигуры отца, если бы он был жив. Был бы его образ столь идеализирован и влиятелен для меня, если бы я проходила вместе с ним все стадии его отцовства на разных этапах моей жизни?

Реально существующего человека проще понять, принять и посмотреть своими глазами на его жизнь и поступки, но, когда остается лишь образ «важного и сильного» в глазах маленькой девочки, сложно представить это «важное и сильное» обычным человеком, он переходит в эфемерное состояние, в нуминозную фигуру. И требуются годы, чтобы посмотреть в лицо тому, кого ты создала, и отделить от этого реально существовавшего человека и себя, позволив себе достроить и прожить недостающие эмоции и чувства.