Моя прабабушка родилась в Петрограде, и всю юность прожила в доме у Фонтанки. Семья была зажиточной, а дом большой. Она часто гуляла в Летнем саду, встречала там Шаляпина, Шаляпин говорил «какая красивая девочка». Вышла замуж, конечно, по большой любви. Потом случилась Первая русская революция, потом Первая мировая, ещё одна революция, и ещё. В городе стало неспокойно и голодно, а муж оказался в плену в Австрии. Прабабушка пошла на приём к Ленину, чтобы получить разрешение на выезд из страны, получила его, немедленно поехала за мужем и забрала его из плена. Они бросили свой дом и уехали жить в лес, под Тверь.
Короче, прабабушка была огонь.
Они стали жить на хуторе. У них родилось восемь детей, одним из которых был мой дедушка, потом перебрались жить в ближайшую деревню.
Мой дедушка так часто фотографировал эту деревню, что во мне живёт стойкое ощущение, что я знаю эти места через его фотографии и смотрю на мир его глазами. Его глазами смотрю на собственную маму, которой лет восемь, она стоит у реки в пол-оборота. Его глазами смотрю на залитое солнцем поле, усеянное льном. Смотрю в глаза своей прабабушки, сфотографированной около её дома. Её глазами смотрю на себя.
Мне с самого детства говорили, что мы с ней очень похожи. Сходства между нами я никогда не видела, сколько ни пыталась вглядеться в фотографии из ателье, сделанные в её молодости, хотя это сравнение мне всегда льстило. Только прошлым летом, обживая жанр автопортрета и увидев себя как следует со стороны, я заметила, что сейчас, в свои тридцать, я очень похожа на неё, но в старости. Открытый лоб, губы, нос, подбородок. Её фотографии в юности несут, скорее, отпечаток эпохи, в которой они сделаны, что несколько сбивает с толку, а вот поздние – отпечаток времени как такового.
А время для меня всегда было очень странной, вязкой и неприятной субстанцией, о которой я думаю, сколько себя помню. Время мне не нравится. Мне не нравится, что оно идёт, мне не нравится, что оно есть. Больше всего не нравится его диктат и неизбежность того, куда всё движется. Всё что остаётся — подчиниться ему и успеть. Разглядеть, полюбить, оставить в памяти, оставить след. Запомнить. А потом раствориться в нём.
Разбирая прошлым летом семейные архивы – дедушки, папины, свои собственные (камера в моих руках оказалась лет с десяти, довольно ожидаемый исход событий, если только и делаешь, что ищешь способ если не остановить мгновение, то хотя бы оставить память о нём), я стала замечать, что всё зарифмовано. Фотографии, сделанные мной почти двадцать лет назад, и кадры дедушки. Фотографии моего папы. Я точно так же стою вполоборота у реки, как моя мама, и улыбаюсь, забравшись в зелёные ёлки. И путь назад, конечно, невозможен, но всё повторяется, а значит, кто из нас двоих сейчас на фотографии?
Летом я уехала снимать в деревню и осталась там до первого снега. При съёмке мне было важно не цепляться за эти сходства и рифмы, которые всё равно неизбежно происходили, но найти свой голос, который только мой, и вплести его в общую визуальную ткань. Нет такого места на земле, где я бы чувствовала себя настолько собой и при этом настолько крепкую связь с прошлым моей семьи. Оно как будто бы застыло в яблоневом саду прабабушки, за поворотом дороги, в поле, через которое мы ходили в лес.
Я много работала в жанре автопортрета, впервые для себя всерьёз. Этот способ был выбран интуитивно, только впоследствии я поняла, зачем мне было это нужно, помимо терапевтичности взгляда на себя со стороны: я превратила себя в Орфея, который постепенно спускается в царство мёртвых, чтобы найти там что-то такое, что не могу найти здесь, в царстве живых. Если вернуться из мифологии обратно в реальность, я пыталась выстроить связь сама с собой. Я много лет ощущала разрыв в визуальном восприятии себя – я ведь где-то там и осталась на папиных фотографиях, такой, какой была в детстве. А время-то идёт, нравится мне это или нет. Нельзя жить одновременно в настоящем и быть такой, какой я была пятнадцать лет назад.
Набрав достаточно материала, я стала делать книгу.
Материала оказалось слишком много, каждый день его становилось только больше, и чтобы не оказаться погребённой под грудой фотографий, которые за время работы над книгой перекочевали на стены моей комнаты, я перешла в медиа-формат. Я разделила свой проект на две части. Первая – это видео, смонтированное из дневниковых записей на память, дающее ощущение об этом месте, о времени, каким я его ощущаю, о пока несостоявшейся книги, которая непременно будет. Второе – видео, смонтированное исключительно из фотографий. Для меня такое разделение принципиальный момент, потому что движущаяся картинка – про зыбкость происходящего, его изменчивость, а статика фотографии – про укорененность во времени, в том самом бартовском смысле. Это действительно всё «было» и это уже не отменить.
Я сыграла с временем ва-банк. Сгустила его до предела, чтобы посмотреть, кто кого: успею я за неделю сделать то, над чем работаю уже не первый год, или оно всё-таки победит.
Я успела.
Проект представлен в формате мультимедиа.
Проект был представлен на выставке “Семейный портрет” в галерее Фотографика в октябре 2021 года.
Ольга Холодная
Катя Богачевская