Курсовые работы 2019

Сморгонь, откуда я родом, занимает в Беларуси третье место по количеству переселенцев из чернобыльской зоны. В 2008 году Беларусь начала строить собственную атомную электростанцию в 30-ти километрах от Сморгони. Люди уехавшие в 86-м из Чернобыля, снова оказались рядом с АЭС, стройка которой проводится с нарушением международных норм безопасности. В то же время тема ликвидации последствий аварии не решена, люди, работавшие в зоне, лишены компенсаций и льгот, они умирают от онкологии в 4 раза чаще, становятся инвалидами, а удостоверения больше не имеют смысла. Прошёл первый период полураспада цезия, и многие населённые пункты по документам больше не считаются загрязнёнными.
Я задумывала «Ликвидацию» как типологию отсутствия, серию о ликвидаторах, о человеке безликом, исчезнувшем для государства, которого невозможно идентифицировать по каким-либо признакам, как невозможно было распознать радиацию. Но ликвидаторы от этого не исчезли. Как и радиация – так тема получила новый виток и теперь я снимаю ликвидацию памяти – отработанные материалы катастрофы, где есть и люди, и предметы, и места.

Экспериментальный проект как по исследованию себя, так и по использованию различных техник в рамках одного проекта.
В основу легла выдуманная история: Однажды утром человек просыпается и не обнаруживает лампочки на своём месте. Была ли она там ещё вчера он также не может вспомнить. Пытаясь разобраться в причинах её пропажи, он обнаруживает множество множество вещей к которым он оставался слеп. Это побуждает его отправиться в путь на поиски осознанности, следуя за светом пропавшей лампочки.
Такая история предоставляет возможность создания более сложной композиции повествования, и при этом, оставаясь личной, находить контакт со зрителем, поощряя его на поиск своих ассоциаций, предоставляя простор для воображения. Так, история содержит несколько ведущих тем, переплетённых друг с другом: это сны, позже воплотившиеся в дорогу, слепота и свет лампочки освещающей дорогу тому, кто ведёт поиски. Поиски же ведутся как внутри, так и снаружи, поэтому автопортреты сопоставляются с видами, резонировавшими с главным герем.

«Никогда не нужно бояться зайти слишком далеко, потому что истина – еще дальше» (Мамардашвили)

Эта серия начиналась как иллюстрация или вернее экранизация снов моей подруги. Мы познакомились с ней по возвращении из Америки, куда она отправлялась за мечтой — снимать кино. Мечты пришлось отложить, важнее было выжить, а для этого пойти работать в стриптиз. Одна часть заработанных денег уходила на повседневные траты, другая – на психолога.

Однажды она мне рассказала, что скачала книгу о надежных способах самоубийства и сейчас её читает. Тогда же она призналась, что на протяжении многих лет её мучают повторяющиеся кошмары. После этого разговора предчувствие чего-то важного меня не отпускало, но связь не казалась очевидной, даже когда мои сны стали тревожнее и ярче обычного. Страх неудачи съемок такой тонкой материи как сны сбивал меня с пути, и я никак не могла начать. Как-то ночью я долго шла домой, сначала под продолжительным ливнем, а после под залпы фейерверков и отчего-то очень боялась. Дома посреди комнаты я нашла мертвого соловья. Я решила, что ворота открылись. Через пару недель мы сняли первый сон.

“…подо мной кипящая река или болото. Я падаю, но в последний момент прямо над поверхностью задерживаюсь в воздухе и с огромным трудом, сопротивляясь притяжению, взлетаю,» – рассказывала мне она. Как это увидеть мне? Мы отправились на поиски места. Обессиленные, бродили весь день, а потом уснули около реки. Проснулись – и все сняли.

Мы двигались по-разному. Я совсем наощупь, что весьма беспокоило мою подругу. Она доверяла мне – и нет. Она пускала меня в свое бессознательное, а потом запирала все окна и двери и мы находились в полной темноте. Движение замедлялось. Я наблюдала, вслушивалась, наконец, спорила и даже кричала.

Она видела себя во сне со своей мамой в ванне, наполненной кровью. Мама ее отчитывает, и ей хочется вжаться в стену. Я предложила ей стать своей мамой. А для этого мы провели ритуал — она подстриглась налысо и легла в мою ванну. Волосы до сих пор хранятся у меня в шкафу. Вскоре она перестала видеть кошмары, стала радостной, а я нервной. Кажется, мы ненавидели друг друга. На последней съемке перед входом на кладбище мы нашли мертвую птицу. Круг замкнулся.

Еще до первого сна было понятно, что обратной дороги не будет. В этом и прятался, пожалуй, главный страх- войти и не убежать. Чужое бессознательное — не такое уж безопасное место, каким кажется. Есть риск перепутать чужие сны со своими, что и произошло со мной. Версия, что Ницще сознательно погрузился в безумие, мне кажется истинной. Моя подруга стала проводником в это место, о котором мы обычно не помним или не хотим помнить. Пространство влажных простыней, теней на стене и монстров под кроватью.

Посмотреть проект на сайте.

Посмотреть проект в pdf.

Когда мусорный полигон закрывают – на его территории устанавливают оборудование для фильтрации и очищения сточных вод, накрывают специальным материалом и засыпают землёй. А ещё тянут много труб для очистки газа, который образуется при гниении отходов. Главная опасность при рекультивации полигонов – загрязнение грунтовых вод. В Москве и области продолжают действовать несколько десятков свалок, некоторые (многие) из них выше многоэтажных домов, стоящих поблизости.

Работая над проектом мне хотелось показать мусор не таким, каким его все привыкли видеть. Перед нами просто пейзажи с холмами, хранящими в себе миллионы тонн бытовых отходов, и это является особенностью нашей современной системы. Мы не всегда видим то, что скрыто.

Посмотреть проект на сайте.

Посмотреть проект на сайте.

Мой проект называется «Cavt tanem», что в переводе означает «возьму твою боль на себя». Эту фразу для меня открыла моя бабушка. Студенческие годы она провела в Ереване, где немного освоила армянский язык, некоторые слова и фразы она использует и по сей день. Понятие «Cavt tanem» надолго отложилось у меня в голове. В то время я снимал довольно инстинктивно серию фотографий с использованием рентгенов и понял, что эта фраза идеально подходит под концепт моего проекта.

На моих фотографиях можно увидеть человеческие образы и фрагменты рентген-снимков. Люди – это близкие или родственники тех, чьи рентгены присутствуют на моих работах. На момент проведения рентгенографии люди переживали тяжелую болезнь, в некоторых случаях – лучи фиксируют какие-то необратимые процессы. Этим наложением рентгена на фотографию, я по-своему объясняю фразу «Cavt tanem». Но дело не только в фотографии, не менее трогательными поучились и истории каждого из героев. На данный момент я не буду относить, какую-либо историю к определенной фотографии, но зачитаю вам цитаты из интервью с моими героями.

«С самого детства я боялась ее потерять. Несмотря на жизнелюбие и энергичность, бабушка была практически нераздельна со своими болезнями. Чего дома было действительно много, так это лекарств и православных иконок, которые с переменным успехом, по мнению самой бабушки, спасали ее от недугов.»

«“Бабушка скоро уйдет” – это частая фраза, которую я слышала от нее. Это и навязанный, и реальный страх, с ощущением которого я со временем привыкла жить. Я любила ее. Мы с мамой часто и с нежностью называли ее между собой buburuza, что означает – божья коровка. Такая она была, маленькая, беззащитная, божья. Мне казалось, если ее не станет, моя жизнь тоже остановится.»

«Трудно объяснить… Когда в твоей жизни происходит какое-то серьезное потрясение – внутри тебя ничего не меняется. В твоем “внешнем” мире творится что-то кошмарное, драматическое, то, что ты видел раньше в кино или читал в книгах – в общем, переживал косвенно, наблюдал со стороны – и тебе кажется, что тебя бы на месте этого человека просто разорвало от переживаний – но внутри тебя все тот же мир, все тот же порядок или хаос (зависит от того, что было заложено прежде). Ты просто машинально выполняешь какие-то действия, которые от тебя требуются в связи с ситуацией, и все. Может быть, так я переживала то, что называется шоком.»
«От новости, что отец болен, мне было ни холодно, ни жарко. Некоторые воспринимают это лично, я это лично вообще не воспринял. Это не злость на батю, но у меня и любви к нему недоставало в тот момент. Понимаешь, когда ты прощаешь человеку что либо, ты к нему по-другому начинаешь относиться.»

«Я не могу сказать, что мои первые чувства, когда я узнал, что папа болен, были как контрастный душ. Отец мой, он в принципе достаточно болезненный был. Ну и сейчас. Он часто болел и лежал в больницах. Наверное, виной этому стало вредное производство. Ему удаляли желчный пузырь, ему удаляли ещё что-то… Он настрадался, скажем так и до. Поэтому, когда я узнал, что у отца рак, я не могу сказать, что я сел, разинул рот и сказал «О господи, что происходит». Я уже привык к такому состоянию, когда отец болеет. Позже, до меня стало доходить, что это как никак рак и это было состояние, не то чтобы шока, а будто онемело всё, будто ты живешь, но не понимаешь, что происходит вокруг.»

«Рак – это по сути не болезнь одного человека, а болезнь всей семьи и у всех свои симптомы. У одних – физические, а у других – психологические. Но никто не выйдет сухим из воды.»

Услышав это, можно понять, насколько по-разному люди ощущают переживают свойственное всем нам чувство сострадания. Можно понять насколько мы разные, и в то же время, как все мы похожи.
Немаловажной для меня является и форма проекта. «Бесконечный» темный фон и черно-белая техника. Зритель может максимально сконцентрировать свое внимание на объекте, не отвлекаясь на посторонние цвета и предметы.
Я надеюсь, что мой проект поможет людям, которые участвуют в нем, поскольку я считаю, что это позволяет им трансформировать свою боль, разделив со мной, и с теми, кто это увидит, а людям, которые смотрят, даст возможность найти что-то общее с собой и понять, что он не один.

Настоящее исчезает, когда я смотрю семейный фотоальбом. Кажется, что прошлое здесь рядом и я сижу на лавочке у подъезда с людьми, которые совершенно точно живы, потому что в этом мире нет смерти. Одна эпоха моей семьи сменяет другую, рождая воспоминания. Я пропускаю их через себя ‒ это было пятьдесят или пятнадцать лет назад? Может быть, прошел всего месяц? Впрочем, это не имеет значения, ведь все воспоминания переплетаются друг с другом, сливаясь то в четкие картинки, то в еле различимые образы. Возвращается настоящее, оно изменилось, впитало в себя все увиденное мною ‒ семейную связь вне времени и пространства.

Этот проект стал появляться до того, как я узнала о нем. Я просто решила проверить снимает ли присланный из дома ФЭД и использовала пленку, валявшуюся второе десятилетие дома. Результат превзошел все ожидания – от времени пленка стала розовой и оказалось, что на нее уже снимали. Кадры наслаивались, выдавая удивительные сочетания. Это были самые странные снимки моей семьи. Для того, чтобы дополнить их, я использовала кадры из семейного архива и снимала свою семью на ФЭД, стилизуя изображения под снимки из домашнего фотоальбома. Так мне хотелось проследить связь одного поколения с другим, людей с пространством и временем.

С самого начала был поиск. Откапывать яму прошлого в поиске причины, ответа. Может ли быть так, что причины нет? Может ли быть так, что яму затопило? Заполнило водой — и вот — у тебя уже нет прошлого — страшно окунуться. Нет желания уйти и скрыться. Нет желания избавить себя от того, с чем ты живёшь. Закапываешь то, что пытался вскрыть. Фотографии из попытки превратились в пытку. Всё, что остаётся — абстрагироваться. Жить без пыток. Может, когда-нибудь я окунусь в эту яму. Без маски и баллона с кислородом. Утонуть не страшно. Страха нет.